Исследования
Приглашаем вас в мир современных исследований, где ученые со всего мира ищут ответы на самые актуальные вопросы психологии.
В этом разделе мы собрали для вас реальные клинические работы, которые помогают разрабатывать новые эффективные методики поддержки и терапии.
Чтобы вы могли сами заглянуть «внутрь» науки, каждая работа сопровождается ссылкой на её полный текст — официальный документ или научную статью.
Это уникальная возможность не просто прочитать выводы, а изучить все детали проведенной работы.
Мы верим, что открытый доступ к знаниям помогает всем нам лучше понимать себя и окружающих.
Когда любимая песня — как укол морфия: как мозг узнаёт счастье от музыки
Любимая песня — это, оказывается, такой же наркотик для мозга, как вкусная еда или объятия близких. Только разница в том, что калорий ноль, а кайф — на уровне природного допинга. Финские учёные решили проверить: почему этот музыкальный эликсир настолько заводит людей, хотя для выживания вроде бы совсем не нужен? Результаты их экспериментов впечатлили даже самых пресыщенных скептиков. В нашем мозгу есть настоящая химическая фабрика под названием "опиоидная система". Основные её работники — так называемые μ-опиоидные (му-опиоидные) рецепторы. Эти крошечные биохимические ворота открываются, когда к ним приплывают "счастливые молекулы": такие, как эндорфины. По сути, именно эти рецепторы награждают нас чувствами награды и удовольствия — не будь их, громкая музыка вызывала бы у homo sapiens не мурашки, а разве что раздражение. Но вот загадка: музыка не даёт калорий, не спасает от льва и не учит забивать мамонта. Почему же всё человечество так фанатеет от неё? Гипотеза давно витала в воздухе: возможно, музыка как-то обманывает наши доисторические схемы награды, заставляя мозг дарить нам те же радости, что мы получаем от еды или секса. Большинство прошлых исследований изучали эту головоломку сканированием мозга с помощью fMRI — технология хорошая, но следит только за кровотоком в разных областях мозга. Чтобы увидеть танец отдельных молекул, нужна гораздо тоньше аппаратура — так называемый ПЭТ-сканер, способный "подсмотреть", какие именно рецепторы заняты и чем. Группа из Turku PET Centre и Университета Турку (Финляндия) решила, что пришло время смотреть не на общие картины, а на сами механизмы: действительно ли "молекулы удовольствия" управляют нашим восторгом от музыки? Ведущий автор работы — Vesa Putkinen с коллегами — собрали для эксперимента пятнадцать девушек. Каждая принесла свой личный плейлист — от попсы до хип-хопа. Одно из главных действующих лиц эксперимента — вещество с длинным названием [11C]carfentanil, радиоактивная приманка для μ-опиоидных рецепторов. Когда мозг запускает свои "эндорфиновые фейерверки", эти рецепторы быстро забиваются родными молекулами, и радиоактивной метке просто негде "пришвартоваться". Поэтому, чем больше музыки — и счастья — в голове, тем меньше "карфентанила" достаётся рецепторам, и этот парад можно засечь на сканере. Тест проходил в два этапа: сначала слушали избранную музыку, потом — контрольная тишина. После анализа всех продвинутых снимков стало ясно: музыка прямо влияет на доступность опиоидных рецепторов в важных зонах мозга (тот самый вентральный стриатум и загадочная орбитофронтальная кора). Именно здесь мозг взвешивает эмоции и определяет стоимость приятных ощущений. Учёные не были бы учёными, если бы не спросили: а что с мурашками по коже? Те самые "чувственные приступы" — дрожь, легкие подергивания, которые возникают у особо впечатлительных слушателей на пике удовольствия. Их специально попросили фиксировать такие моменты, а затем сопоставили эти субъективные реакции с результатами химических анализов. Особое внимание уделили зоне под названием nucleus accumbens (ядерное удовольствие мозга — вот уж где человеческая сущность буйствует на полную катушку). Чем чаще девушки ловили "мурашки", тем больше эндогенных опиоидов выстреливало именно здесь. Связь проста: кайф от музыки — не абстракция, а вполне измеряемая молекулярная реакция. После ПЭТ-марафона на очереди был ещё и МРТ — теперь уже привычный способ смотреть на изменения кровотока, чтобы увидеть, какие зоны загораются при звуках любимых треков. Ожидаемо — активизировались не только эмоциональные центры, но и области, отвечающие за восприятие собственного тела (insula и передняя поясная кора). Чтобы не было сомнений в реальности происходящего, девушки были подключены к аппаратам для замера сердцебиения и следили за изменением размера зрачков. И те, и другие показатели прыгали вверх под действием музыки — организм включал режим "полной боевой готовности". Самое хитрое — учёные связали объём рецепторов у каждого участника с силой отклика их мозга во время МРТ. Оказалось, те, у кого этих "щекотунов удовольствия" было больше, реагировали на музыку с особой силой — особенно в участках мозга, заведующих поощрением. Это объясняет, почему одни тают от лирики Arctic Monkeys, а другие лишь зевают: у кого-то просто больше молекулярных "антенн" для ловли музыкального кайфа. Итог? Музыка — не просто фон для жизни, а настоящий катализатор биохимического салюта. Наш мозг пользуется резервами, которые эволюция готовила под выживание — просто чтобы дать нам немного радости под любимую мелодию. Конечно, работа не лишена недостатков: мало испытуемых, все девушки — мужчины в стороне. Чтобы объявить музыку универсальным наркокультурным феноменом, придётся повторить эксперименты на широком фронте и разных жанрах. Возможно, стоит проверить, меняется ли реакция, если не просто слушать, а петь во всю глотку. Интересная деталь: раз найден такой мощный и безопасный способ активировать "опиоидную систему", возможно применение музыки в медицине — например, облегчение боли у пациентов или работа с депрессией. Чем не альтернативный способ заменить горсть таблеток парой ритмичных аккордов? В общем, если вам казалось, что после хорошей песни жить реально становится легче, знайте: это не случайность и не романтический вымысел, а чистая химия мозга — буквально музыка жизни!
Серийные убийцы: смесь шара величия и хрупкости, на которой готовили монстров
Исследование 45 серийных убийц с сексуальной мотивацией внезапно показало: настоящие мотивации этих персонажей куда сложнее банального самодовольства или редкой жажды власти. То, что у них копошится в голове, — какая-то адская солянка напускного величия, глубоких обид и ранимости. Научная публикация в Journal of Police and Criminal Psychology разбирает это психологическое рагу без луковых шелух — по фактам, без голливудских соплей. Криминалисты обычно любят разложить убийц по полочкам: одни убивают ради власти, другие — ради секса, третьи — ради идеи. Проблема — эти ящики удобны лишь для расследований, а вот истинный внутренний мир преступника похож скорее на свалку, чем на аккуратную коробку из IKEA. В семье психических отклонений у серийных убийц любимый родственник — нарциссизм. Но тут тоже не всё так просто: раньше считалось, что это исключительно проявление раздутого эго. Однако новые психологические тренды предлагают рассматривать нарциссизм на спектре — от величавого до травмированно-колючего. Ранее учёные с удовольствием ковырялись только в «грандиозной» стороне нарциссизма: будто каждый убийца обязательно альфа-петух, пытающийся всех подавить. А вот про уязвимую, трескучую изнутри часть, едва ли не параноидальную — забывали, будто она три года не платит за квартиру. Проблема стандартных знаний в том, что они построены на разборе индивидуальных, пусть и красочных, но штучных случаев. Авторы нового исследования решили поправить огрехи науки и взглянуть шире — они прошли катком по интервью и признаниям аж 45 американских серийных убийц, орудовавших в период с 1960 по 2021 год. Если вы думали, что для доступа к такой коллекции нужен Netflix, ошибались: всё добыли законно — по запросу к полиции и федеральным агентствам. Использовали они метод качественного анализа контента, приправленный сразу двумя моделями нарциссизма — «Концепция восхищения и соперничества» и «Изоляции и враждебности». Ученые фильтровали высказывания, охотясь за четырьмя типами нарциссических проявлений: грандиозное восхищение (самолюбование и тяга к уникальности), грандиозное соперничество (стремление давить остальных и быть властью), уязвимая изоляция (уход в себя, чтобы не расплескать хрупкую самооценку) и уязвимая враждебность (смесь агрессии, паранойи и ощущения, что весь мир против). Двое независимых специалистов прочесали признания убийц, выискивая маркеры нарциссических тараканов в рассуждениях о детстве, семейной жизни и первых мотивах к убийству. И что выяснили? Ранимость у убийц встречалась даже чаще, чем громкое самомнение: 89% текстов демонстрировали «уязвимый» нарциссизм, против 87% «величественного». Особенно часто встречалась уязвимая враждебность — аж 84% молодых гениев зла обижены на весь мир и готовы огрызнуться за любую царапину. Грандиозное восхищение нашли в 76% случаев, соперничество — в 71%. Реже встречался только уход в собственную раковину — но и он захватил 58% выборки. Причём эти черты, как выяснилось, великолепно уживаются друг с другом — серийные не могут остановиться на одном психотипе. Самая сочная комбинация: в 62% случаев у убийцы и тяга доминировать, и готовность укусить за то, что с ним несправедливо обошлись. Примерно у 60% наблюдалась резкая смена стратегий: сначала «полюбуйтесь, какой я особенный», потом — «пшел вон, все вокруг дураки». Видимо, поддерживать корону на голове проще, чередуя самопиар и гнев. Авторы работы отмечают: нельзя думать, что все убийцы — бездушные кукловоды, живущие в ловушке собственного бога. В каждом — клубок чувств: величие плюс метастазы обид и ранимости. Именно это — неустойчивое эго на почве хронических обид и обострённого чувства несправедливости — делает преступления такими личными, эмоционально заряженными и жесткими. Для профайлера это открывает неожиданные тактические ходы. Если обвиняемый демонстрирует гипервраждебность, лучше не лезть на рожон, а пробовать «погладить» его по этим самым обидам (ну, чисто в рамках следственных полномочий, а не по-дружески). Но не стоит устраивать охоту на ведьм — нарциссизм встречается и за пределами тюрем, даже на совещаниях в офисах. Большинство людей с такими чертами не опасны. Исследование лишь разобрало, как нарциссизм проявляется у уже попавших в жернова системы — не дай бог никому стать следующим юнитом. Из минусов работы: 45 респондентов — это, конечно, не вселенский консилиум, и выборка только по мужчинам из США. Никто подробно не разбирался с особенностями жертв — возможно, это многое меняет. Тем не менее, авторам есть куда копать: они хотят приплюсовать к нарциссам ещё психопатов с садистами, и посмотреть, что там с детскими травмами — чтобы в будущем перестать путать психологию с гаданием на кофейной гуще и по-настоящему понимать генезис чудовищ. Как отмечают учёные, эта работа — мост между наукой о личности и криминалистикой. Чем меньше мы плодим мифы про демонов в человеческом обличье, тем больше шансов разобраться, как рождаются самые страшные истории.
Когда искусственный интеллект не только увольняет, но и лишает сна: почему AI — это депрессия XXI века
Искусственный интеллект так быстро внедряется в компанию за компанией, что не успеваешь моргнуть глазом — уже какие-то роботы под носом суетятся. Казалось бы, всё ради эффективности, но новая корейская наука намекает: цена этой технологической гонки — психическое здоровье трудящихся. Ведь AI, оказывается, шагая по офисам, выбивает у сотрудников из-под ног последний ковёр безопасности — психологическую. Авторский коллектив в составе Byung-Jik Kim, Min-Jik Kim и Julak Lee, явно людей не наивных, задался вопросом: как на самом деле влияет внедрение AI на человеческое настроение? Всё ли тут ограничивается обычными «ну, будет больше времени на креатив»? Вопрос банальный — ответ тревожный. Исследователи отмечают: депрессия на работе, та самая, что скучает по пятницам и считает минуты до отпуска, является одной из самых распространённых и дорогих болезней для любого офиса. Их хотели не просто узнать, есть ли связь между AI и депрессиями, а найти этот самый скользкий механизм воздействия. Подозрение пало на "психологическую безопасность" — ту тихую уверенность, что за искренний вопрос по тебе не пройдутся шваброй ведомственного сплетника. Исследование выстроено с корейской педантичностью и азиатской выдержкой: 381 сотрудник из разных компаний, три раунда опросов, всё по науке и без лишних сантиментов. Сначала людей спросили, как и в каких отделах им подсовывают AI (от кадровиков до финансистов), насколько честно и открыто ведут себя начальники. Потом выяснили, насколько сотруднику комфортно озвучивать глупый вопрос, ошибаться или просить о помощи. И, наконец, предложили классический тест на депрессию — про тоску, усталость, одиночество и хочется-на-отпуск-прямо-сейчас. А дальше началась высшая математика: учёные раскладывали данные, как гадалка кофейную гущу, чтобы понять причинно-следственные связи. Прямой связи между AI и пучиной трагичного настроения не нашли — и радоваться не спешите. Зато открылась другая дорожка: AI массово выжигает психологическую безопасность, а уж отсутствие этой безопасности тянет за собой депрессивное болото. Работник, который чувствует, что робот вот-вот займёт не только место у кофемашины, но и единственный тёплый стул в офисе, меньше говорит, боится ошибиться — а значит, тянет на себя всё психологическое одеяло хронической тревоги и тоски. К счастью, есть хоть какой-то луч света. Там, где начальство ведёт себя по-человечески (простите за каламбур), где с работниками говорят открыто, дают роль в решениях и вообще не превращают высокотехнологичный офис в армейскую казарму, влияние AI на психологическую безопасность куда слабее. Эти самые "этические лидеры" — справедливые, прозрачные и внимательные — становятся своеобразными бронежилетами против эмоциональных дыр, которые оставляет после себя лихорадочный цифровой апгрейд. Тем не менее, не стоит забывать о ложке дёгтя: исследование опиралось только на то, что сами сотрудники о себе понарассказывали (можете себе представить творческий потенциал подобных жалоб). Плюс к этому всё происходило в Южной Корее — культуре, где к начальникам относятся почти как к домашним идолам, а иерархия жестче, чем на советской стройке века. Так что, если у нас или где-то в другой части планеты AI внедряют иначе, результаты могут и не совпасть. Завершая свой научный автомобильчик, авторы признают: AI — не всегда зло. Иногда он действительно снимает головную боль, убирая рутину и позволяя заняться интересными задачами. Но вот последствия своих цифровых затей бизнесу лучше бы просчитывать заранее. В мире, где роботы начинают соревноваться с людьми не только за зарплату, но и за право переживать депрессию, психологическая безопасность и нормальные начальники — уже не роскошь, а средство индивидуальной защиты. Так что, если завтра на вашем рабочем месте появится очередной электронный помощник, не забудьте спросить у начальства: вы за людей, или уже за машину?
Бах, микросхемы и предсказания: как мозг превращает музыку в расчёты и ошибки
Ученые наконец-то добрались до мозговых цепей, которые разгадывают музыкальные загадки, и это далеко не банальная история про «правое» и «левое» полушарие. Свежая публикация в Advanced Science, где заправляют Леонардо Бонетти и Маттиа Россо, доказывает: мозг не жмется и выдает свою магию двумя гигантскими сетями сразу. Одна занята скучным ремеслом – просто абы как делает звук звуком, а вторая, более интеллектуальная, сверяет услышанное с памятью и тут же кричит, если что-то пошло «не по плану». Вуаля, вот тебе и обработка Баха на нейро-уровне! Если раньше изучали клочки мозга и отдельные шуршащие в ритме до-мажора нейроны, то теперь добрались до системного разбора. Моднявая теория предиктивного кодирования гласит: мозг постоянно гадает, что же сейчас ещё ворвётся в твою акустику. Если угадает — радуется. Промахнется — корректирует прогноз и нудит себе: «В следующий раз внимательнее!» Бонетти с друзьями придумали для этого новый супер-инструмент — BROAD-NESS. Если совсем по-русски: система отслеживает, как разные части мозга объединяются в огромные ансамбли и как совместными «усилиями» узнают, что за нотка прилетела. Никаких танцев с бубном и «предположим, что это так». Только холодные данные и откровенная статистика. В честь великого Йоганна Себастьяна Баха 83 добровольца из лаборатории от малого (19 лет) до большого (63 года) вызубрили его мелодию, легли под аппараты магнитоэнцефалографии — да, это тот самый МЭГ, который ловит магнитное эхо мозга не хуже самой продвинутой металлодетекторной шашки. Им подсовывали 135 коротких музыкальных фрагментов: часть — прямо из выученного, часть — свежеиспечённые вариации. Спрашивали: «Было такое в Бахе или это очередная самодеятельность?» Вот тут и всплыл BROAD-NESS во всей красе. Куда ни ткни, везде мозг пляшет по двум фронтам: 72% нейроэнергии уходит на первичную аудиоработу (центрируется на слуховых корковых областях и медиальной поясной извилине), а 16% — на анализ и сопоставление с памятью. Вторую сеть быстро вычислили по активации гиппокампа, передней поясной, островка и прочих «гуру памяти». Главное открытие — мозг не просто реагирует на звуки, а держит постоянный диалог между аналитиками и хранителями архива: если услышал знакомое — всё чинно-благородно; если подложили фальшивку — включается аварийный поиск несостыковок. Желаешь выдающихся результатов в определении музыкальной истины? Проверь, насколько твой мозг стабилен и упорядочен: чем устойчивее работают эти сети, тем точнее и быстрее ты отличишь Баха от самодеятельности. Такой интересный вывод подарило дополнительное исследование временных закономерностей. Более того, некоторые участки, например куски слуховой коры, служат нейронными «швейцарскими ножами»: и туда, и сюда суют свои аксоны, а другие — строго по профилю. Медиальная поясная извилина строго на звук, а гиппокамп — фанат памяти. Тут и подоспел новый взгляд на старую добрую «двойную потоковость». Для зрителей это разделение: «что» и «где». Для уха оказалось всё не так прямолинейно: вторая сеть похожа на ту самую вентральную дорожку, которая отвечает за опознание и память. А первая — плевать хотела на традиции, делая нечто своё, связанное с устойчивым вниманием и базовой обработкой звука. Мозг в итоге так: один и тот же отдел легко переключается между функциями. Сегодня отыгрывает простого исполнителя, завтра анализирует вариации — всё зависит от задачи. Вот вам и булочная параллельных вычислений. Правда, не обошлось без ложки дегтя: тест получился далёкий от настоящей музыкальной жизни. Новый метод (BROAD-NESS) теперь хотят раскатывать для «натуральных» аудиосценариев и посмотреть, как у пациентов с болезнями памяти или шизофренией пляшут эти самые сети. Учёные задумываются о будущем: BROAD-NESS обещают сделать попроще, чтобы не только нейро-гики могли его освоить, и сравнить мозговые пляски здоровых и не очень. В долгосрочной перспективе тут чует разворот на создание биомаркеров и терапии, ориентированной на всю мозговую сетку. Вишенка на торте: в разработке участвовали мастера из Дании, Оксфорда, Гента и Болоньи — эдакий междисциплинарный мозговой джем под эгидой солидных европейских фондов. Не удивлюсь, если однажды вместо прослушивания Баха в консерватории загонят на МЭГ: будь любезен, отличи оригинал от подделки и получи зачёт!
Умные родители — умные дети? Генетика против быта: дата-аналитика семейного хаоса
Свеженькое исследование из Journal of Intelligence — будто энциклопедия странностей семейной передачи ума: ученые в очередной раз попытались выяснить, откуда у детей ноги растут в плане их незаурядного интеллекта. Помогают ли родительские мозги вырасти новому Эйнштейну, или тут всё как всегда — и дело в том, кто громче всех грозит ремнём и чаще читает сказки на ночь? Команда психологов посмотрела не только, как родительское образование и IQ влияют на судьбу одарённых детей (а что, вы думали, гении валятся с луны?), но и заглянула глубже: может, тут всё дело в тонких нюансах характера мамы или папы. Примерно как в кулинарии: иногда важен не только продукт, а то, сколько соли насыпал шеф. Главные герои этого научного романа — 65 малышей с IQ выше 120 (для непосвящённых: уже считается признаком таланта, граничащего с гениальностью) и их уставшие, закалённые жизнью родители. На сцену вышли 21 девочка и 44 мальчика, все возрастом от 6 до 14 лет. Чтобы никто не халтурил, детей тестировали по WISC-IV — психологический «канон» для измерения ума у детворы. Родителей же не обошли стороной: попросили пройти взрослую версию этого же теста (WAIS-IV) и заодно заполнить опросник по большому психотипу (Big Five), проверяя такие свойства характера, как сознательность, доброжелательность или широкие взгляды на жизнь. Но самое интересное — как эти родительские параметры соотносились с определёнными, подчеркиваю, ОТДЕЛЬНЫМИ способностями детей. Исследователи не ленились простые взаимосвязи разбавлять сложным статистическим супом и выясняли, какие именно особенности мам и пап связаны с вербальной смелостью, способностью держать в голове кучу информации или скоростью реакции их чада. И вот оно — немудрено! Оказалось, что скорость обработки информации у мамы — чуть ли не магический индикатор того, как быстро щёлкает задачки её ребёнок. Причём этот результат стабилен во всех вариантах анализа: если мама вспышка — малыш, скорее всего, тоже не тормоз. У отцов же особая миссия в семейном мозговом разделе — короткая память! Если у папы с этим порядок, чадо тоже не забывает, где спрятал конфеты. Причём это работает не на уровне примитивных связей, а устойчиво держится даже сквозь хитросплетения всех статистических выкрутасов. Образование мамы, как выяснилось, — это не только разговоры о Пушкине и правилах русского языка. По простой логике ясно: чем образованнее мама, тем болтливее ребёнок. Но если копнуть глубже — ух, вот тут неожиданность: в хитроумных моделях именно мамино образование связано с тем, насколько ловко ребёнок может распознавать закономерности и оперировать абстракциями. То есть умная мама даёт фору не только в стихосложении, но и в головоломках. А что же характер? Тут учёные переживали за интригу: вдруг всё решает, ленится ли мама разбрасывать носки по дому. Перфекционистка мама (то есть высокая сознательность по Big Five) обзаводится ребёнком, который и паззлы собирает, и паттерны ловит не хуже искусственного интеллекта. Папа же, если добряк, чуть заметно прокачивает рабочую память своего отпрыска. Правда, остальные черты характера — хоть кол на голове теши — на интеллекте не отпечатываются. Изящный штрих: мамы оказались важнее в вопросах быстроты и словесных баталий, а папы — в тренировке оперативной памяти. Судьи только не хватало с табличками "10 баллов"! Похоже, природа и воспитание тут ведут сложный танец: может, мамы чаще читают книги на скорость, а папы предпочитают воспитывать через забытую вчера поговорку. Но давайте по-честному. Исследование нельзя назвать безупречным: детей маловато, некоторые семьи принесли в лабораторию сразу нескольких одарённых родственников, а контрольной группы «обычных смертных» не было. Так что выводы — не истина в последней инстанции, а скорее любопытное наблюдение. К тому же возрастная палитра детей такая, что от детсадовца до почти абитуриента — а мозги-то в этом возрасте скачут, как курс рубля в 90-е. Да и кто знает, какое влияние имеют совместные ужины, семейные ссоры или вечные пироги бабушки, ведь стиль воспитания и домашняя атмосфера никто не изучал. В будущем, чтобы наконец понять, что же решает — завещанная папой память или мамины бесконечные лекции о жизни, нужны исследования посолиднее, с большими выборками и с разносортной публикой. Пока остаётся одно: умные родители умеют удивить не только гениями дома, но и цифрами в научных журналах.
Улыбайся, пока шерсть не осыпется: как наши питомцы делают нас слаще сахарной ваты (и даже в их отсутствие)
Ученые всерьёз занялись вопросом: правда ли домашние животные способны не просто качать нам лапы, но и улучшать наши отношения с партнерами и друзьями? И вот, наконец, есть кое-что посвежее, чем очередные «питомцы против стресса»: исследование, опубликованное в Journal of Social and Personal Relationships, показало интересный «эффект послесвечения» — да-да, домашние любимцы способны подарить вашей паре порцию счастливых улыбок и смеха, причём даже после того, как хвостатый ушёл по делам. «После» – это не опечатка: позитивный эффект от пушистых (или не очень) организмов не исчезает вместе с их вытянутым хвостом за дверь. Стоит вам чмокнуть Фузика по макушке в присутствии партнёра — и ваше настроение заряжается, как телефон после ночи у розетки. Причём заметнее всего это работает у влюблённых пар, но и друзья не остаются в стороне (хотя у них эйфория уходит вместе с шерстью под диван). Почему же раньше у ученых были настолько путанные результаты о влиянии животных на счастье? Потому что все гонялись за фактом наличия питомца, а не за реальными жизненными ситуациями — как, когда и с кем вы обнимаете пушистое создание. Команда исследователей, во главе с психологом Ece Beren Barklam из Kingston University London (если кому интересно — университет в Лондоне, а не городе-соседе Тулы), решила посмотреть на всё глазами реалити-шоу, но без голосования и холостяков. Они собрали 164 человека, разбили их на пары влюблённых (37 пар) и хорошие друзья (45 пар). Кто-то из участников имел домашнего питомца, кто-то нет, и вот тут начинается самое интересное: половина счастливых обладателей хвостов приносила своих собак или кошек на сессию, остальные — играли с большим плюшевым псом (почти как реальный, только не писает в тапки). Не имеющие в активе Фузика и Барсика тоже вынужденно контактировали с этим многострадальным плюшевым псом. В итоге учёные сравнивали — кто, сколько и как искренне улыбается с настоящими питомцами и их мягкой пародией. Эксперимент строился из трех пятиминутных мини-сценок: пара сначала просто общалась, потом добавляли питомца (или игрушку), а затем вновь оставались вдвоём. Всё фиксировалось на камеру (но без красных дорожек и папарацци), а затем специалисты сидели и кодировали каждый чих и смешок по специальной программе OHAIRE-v3, отмечая позитивные эмоции вроде улыбок и хохота. Ещё измеряли настроение участников до и после каждого этапа. Что вышло в сухом остатке? Наличие настоящего пушистика явно вызывало больше весёлых гримас, чем сиденье рядом с чучелом игрушки из Икеи. Эффект был особенно заметен на второй сессии, когда питомец был «на сцене», но самое поразительное — у влюблённых пар заряд хорошего настроения сохранялся и после ухода животного. Что касается друзей, их эффект длился ровно столько, сколько кот или собака разгуливали под ногами — ушёл хвост, ушёл и эффект. Причём даже наличие одного лишь «питомца понарошку» (той самой игрушки) у владельцев настоящих животных вызывало немного больше позитивных эмоций, чем у людей, не знающих, кто такой Фузик. Похоже, у таких людей есть «когнитивное присутствие» питомца — они мысленно разговаривают с Чарли и вызывают у себя всплеск хорошего настроения без реального участия зверя. С друзьями всё проще — эмоции поднимаются только когда зверушка здесь и сейчас, исчезает пушистый — и вместе с ним растворяется и весь эффект. Уровень настроения у всех с начала эксперимента подрос, что неудивительно — редкий день, когда тебя просто просят пообщаться и погладить животное! У друзей с живыми пушистиками радость росла ещё сильнее, в отличие от тех, кто трогал только плюшевую копию. У пар динамика была не столь очевидной, но новые улыбки всё же задерживались у тех, кто был с питомцем. Забавная находка: никто не заметил, что наблюдаемые действия с животным — вроде поглаживания или кормёжки — как-то влияли на проявление позитива. А вот личная оценка того, насколько животное «включилось» в общение, напрямую увязывалась с улыбками и смехом. Походу, важнее субъективное ощущение контакта, чем реальное количество угощений. Из любопытного — отличный самочувствия (well-being) не коррелировало напрямую ни с наличием питомца, ни с привязанностью к нему. Но у людей без животных те, кто вообще тепло к зверям относится, были более довольны своими романтическими отношениями. А у хозяев питомцев те, кто воспринимал Фузика как замену людям, так же радовались личной жизни от души. В сухом остатке: пушистые хвосты действительно способны вплести в ваш день искру позитива, причём иногда эффект держится дольше, чем следы лап на полу. Главное — не забывайте, что это не волшебство, а крохотная социальная алхимия: когда любимый человек и лохматое чудо сходятся в одной комнате, жизнь становится чуть менее абсурдной. Жаль, в исследовании участвовали в основном счастливые пары и довольные дружбаны — осталось проверить, выдержит ли мордаха Барсика испытание сложными отношениями или ожесточенными семейными скандалами. Но пока выводы таковы: если настроение на нуле, просто позовите кота (или хотя бы пофантазируйте о нем) — и кто знает, вдруг ваша пара засияет, а дружба заиграет новыми красками.
Надежда спит, а наука бодрствует: как ученые раскопали тайный мир наших снов
Если раньше в ученых кругах сбор данных о снах напоминал ловлю рыбы голыми руками в мутной воде, то теперь появился арсенал куда серьезнее — международная группа исследователей организовала крупнейшую в истории общественную базу данных и мозговых записей ночных путешествий. Впервые в истории, наконец-то собрано достаточно сырых данных, чтобы несколько раз задуматься, чем же таким занят наш мозг, пока тело сопит без задних ног. Вот уже тысячу лет люди пытаются разгадать загадку снов (некоторые особо настойчивые даже покупают сонники в переходах), но реально попытаться разобраться в вопросе смогли только в эпоху, когда электроды стали дешевле, а добровольцев — чуть меньше жалко. Изучать сновидения важно не только ради почесывания собственного любопытства: это помогает понять, как именно работает сознание, создаётся память, да и разобраться, почему, скажем, кто-то любит прогуляться во сне в одних носках. Только вот есть проблема: такие исследования пожирают ресурсы со скоростью откормленного комара, а участники набираются по капле, так что данные разных лабораторий даже не всегда можно сравнить. Чтобы, наконец, выбраться из этого карьерного тупика, 53 (да, не шучу — целых пятьдесят три!) ученых из 13 стран (ну а как иначе, турнир по сбору снов был бы не так интересен в одиночку) во главе с университетом Монаш (Австралия) объединились и собрали так называемую базу DREAM. Тут тебе и 20 разных исследований, и больше 2600 записей пробуждений, и подробные протоколы, что, как и куда шло в мозгах 505 участников во время их ночных приключений. Всё это сопровождается электроэнцефалограммой (сокращенно — ЭЭГ, прибор, который замеряет электрическую активность мозга через электроды на черепе), а кое-где добавили и магнитные показатели — чтобы, знаешь ли, магниты работали не только на холодильнике, но и науке. Правда, если бы каждый вел дневник по-своему, начали бы вечные споры: «А у меня сон как у Пушкина, а я вообще ничего не помню!». Поэтому умные головы завели строгую классификацию: видел сон и можешь что-то рассказать — «есть опыт»; если помнишь, что спал не совсем как кирпич, но сюжет куда-то испарился — ловко озаглавлено как «опыт без воспоминания» (в народе зовут “белый сон”); если вообще ничего — “нет опыта”. Простая таблица, зато никакой анархии. Когда база наконец собрана, настала пора найти, есть ли толк в этих бессонных ночах. Сперва сверили баяны: чаще всего о снах вспоминали после знаменитой фазы REM (Rapid Eye Movement — быстрые движения глаз, если хочется сразить кого-то умным термином). Это самая яркая фаза: мозг работает в полную мощность, мышцы парализованы, глаза бегают будто у школьника на контрольной. Но оказалось, сон — и не только про REM. Чем глубже проваливался человек в сон (стадии N1, N2 и подземный мир N3), тем меньше признаков осознанного опыта, но иногда мозг всё равно выкидывает финт и выдаёт сон даже посреди самой глубокой дремы. Значит, REM — не монополист в деле ночных иллюзий. Дальше пошли по интересной дорожке: а чем фазы сонного опыта отличаются друг от друга на самом деле? С помощью автомата по распознаванию стадий сна запустили по мозгу не просто пачку ярлыков, а целое вероятностное облако: какая вероятность, что мозг бодрствует, в REM или в NREM (не-REM, если проще). Когда у участника был сон даже в NREM, электроэнцефалограмма внезапно подмигивала знакомыми бодрствующими узорами — мол, мозг не до конца ушел в спячку, а припас немного энергии для полеты во сне.
Лимбическая система на минималках: что происходит с мозгом у детей с СДВГ?
Недавно опубликованное исследование заставляет по-новому взглянуть на мозги наших неугомонных, вечно суетящихся и страдающих от нехватки внимания граждан — детей и подростков с диагнозом СДВГ (самое скучное объяснение: синдром дефицита внимания и гиперактивности). Как выяснили исследователи из Trinity College Dublin, у этих ребят с самого раннего возраста наблюдаются весьма стабильные сбои в работе лимбической системы — той самой части мозга, которая рулит нашими эмоциями, контролем импульсов и вообще тем, что мы называем «здравым смыслом». Что характерно, это не временами возникающая аномалия, а, можно сказать, встроенная особенность — мозг проводит детство и подростковый период так, будто ему выдали не самый свежий кабель для внутренней проводки. Исследователи уточняют: раньше все внимание уделяли коре головного мозга (например, лобным долям, что отвечают за внимание), а вот про лимбическую систему вспоминали редко. Как выяснилось, зря. Именно она регулирует наши эмоции, связывает их с размышлениями (а не только с внезапным желанием бегать по потолку), отвечает за настроение и контроль поведения. Неудивительно, что у людей с СДВГ именно эти функции чаще всего барахлят. В рамках масштабного и занудно-методичного (как иначе в науке?) исследования ученые изучали 169 детей и подростков 9–14 лет. 72 из них имели подтверждённый диагноз СДВГ, остальные служили контрольной группой — то есть были такими, какими их обычно рисуют в рекламе, где дети мирно едят кашу и слушаются взрослых. Всех гоняли по МРТ трижды — с интервалом в полтора года — и внимательно рассматривали, что у них там в составе белого вещества лимбической системы. Тут вступает в игру жутко умное словосочетание: "диффузионная куртозисная томография" (если вы не знаток медицинских технологий — не мучайтесь, достаточно знать, что она позволяет детально разглядеть, как вода бегает между нервными волокнами мозга). Главный показатель — куртозисная анизотропия: чем больше это значение, тем лучше ваши нервные связи изолированы и, соответственно, работают без перебоев. Что обнаружили? У детей с СДВГ показатели этого самого белого вещества — ниже, и стабильно ниже, чем у благополучных сверстников во всех трёх замерах. То есть стартуют они с невыгодной позиции и, как бы ни старались, к остальным не догоняют. Впрочем, число и эффективность самих связей в лимбической системе целиком особой разницы между группами не показали. Но если копнуть глубже и посмотреть на тяжесть симптомов у конкретных детей с СДВГ, то там уже становится ясно: чем хуже показатели связности и маршрутизации сигналов, тем тяжелее проявляются симптомы — от слабой концентрации до эмоциональных срывов. Это лишний раз доказывает: СДВГ — не черно-белый диагноз, а целый цветной градиент особенностей, которые могут проявляться по-разному. Авторы аккуратно замечают: увиденные мозговые аномалии — довольно мелкие, для диагностики по МРТ этого явно мало. Но даже крошечные отличия в таких вот распределённых по системе цепочках могут резко менять общую картину среди реальных детей из плоти и крови, а не из инструкций по психиатрии. Любопытно, что разногласия по поводу самой лимбической системы не дают учёным спать спокойно: анатомия этой части мозга до сих пор вызывает споры — кто-то считает одни зоны частью лимбики, кто-то отсекает их "по живому". А ещё, как оказалось, если бы исследовали детей постарше или младше, итоги могли бы поменяться: кто-то из подростков с СДВГ всё-таки догоняет сверстников позже. Но учёные — народ упорный. Они собираются проследить за этой мозговой эпопеей буквально год за годом, чтобы докопаться до того самого момента, когда мозг либо "выправится", либо решит, что раз затеяно СДВГ — значит, проживём как есть. Вывод? Если вы считали, что всё дело в "лени" или "избалованности", вам пора познакомиться со своим собственным лимбическим лобби. А дети с СДВГ — это не просто ураган в шортах, а люди с особой (и очень устойчивой) мозговой схемой. Авторы исследования: Michael Connaughton, Alexander Leemans, Timothy J. Silk, Vicki Anderson, Erik O’Hanlon, Robert Whelan, Jane McGrath. Исследование опубликовано в Biological Psychiatry: Cognitive Neuroscience and Neuroimaging.
Как музыка меняет мозг и чувство времени: музыканты против простых смертных
Музыка способна не только разбередить воспоминания о бывшей, но и всерьёз изменить работу нашего мозга – особенно когда дело доходит до ощущения времени. Похоже, ученые из Университета Гвадалахары решили разобраться, каким магическим способом прослушивание мелодий может влиять на наше восприятие секунд, минут и жизни вообще. Исследование, опубликованное в весьма уважаемом научном журнале, показывает: после музыки обычные люди начинают куда точнее угадывать длительность времени. Удивлены? Вот и мы нет. Музыка – это ведь как будильник, только приятнее и без мучительного звука. Чувство времени – штука важная. Оно позволяет нам не опаздывать на работу (по крайней мере, делать вид) и не заваривать доширак пять раз подряд. Но наш внутренний секундомер редко работает идеально. Окружающая среда запросто сбивает с толку – а музыка действует как дирижёр внутри нашей головы, настраивая ритмы нейронов. Группа под руководством нейроучёного Хульеты Рамос-Лойо решила пощупать мозги музыкантов и простых смертных, чтобы узнать: отличается ли их невидимая сеть нейронов, особенно если сначала включить инструментальный электронный трек, а потом попросить угадать временной промежуток в 5 секунды (с помощью нажатия на клавишу – гениально просто). Испытуемых бойко поделили на две команды: 26 музыкантов со стажем больше десяти лет и 28 тех, кто максимум напел в душе "Калинку". Каждый участник оценивал отрезок времени сначала в тишине, потом после прослушивания музыкального фрагмента. Во время этих манипуляций учёные не щадили электродов – снимали мозговую активность с помощью электроэнцефалографии, чтобы заглянуть в глубины этой казённой каши под названием мозг. Анализ показал: простые люди без музыкального образования, оставшись в тишине, регулярно переоценивали время. После музыки точность резко росла – их ответы становились ближе к истине. Магия? Нет – просто музыка раскачивала нужные области мозга, заставляя нейроны дружно маршировать в ритме битов. А теперь внимание, фанфары – музыканты. У этих граждан с самого начала точность была выше. Музыка никак не влияла на их временное чутьё: десятилетия террора сольфеджио сделали их внутренние часы нечувствительными к чуждым влияниям. Учёные копнули глубже – в так называемую функциональную связанность мозга. Оказывается, у музыкантов и в покое нейроны объединяются в долгие мосты между лобной и затылочной частями – словно железные дороги от столицы до Забайкалья. У обычных людей всё проще: дробные связи внутри отдельных районов, никакой сверхинтеграции. Во время испытаний эти различия только ярче проявились. Мозг музыкантов работал как сверхэффективное, глобальное коммунальное хозяйство – информация циркулирует быстро и гармонично, от каждой среднестатистической ягодицы до генштаба. Именно такое устройство объясняет, почему музыканты лучше и стабильнее оценивают время – и не сбиваются под внешними импульсами. А вот мозг простых людей больше похож на совхоз: усердно трудится в каждом уголке, но всем по отдельности. Это местечковое мышление делает их более уязвимыми для импровизированных баталий нейронов – тут музыка играет роль кнута, который вгоняет торчащие сигналы в ровный ритм и позволяет угадать длительность временного отрезка поближе к реальности. Картину усложняют некоторые ограничения исследования: испытуемые – исключительно молодые мужчины. Женщины и люди постарше остались за кадром, как гости на семейном ужине без борща. Кроме того, учёные выбрали только один жанр и умеренный темп – если бы включили Шнитке или блатные мотивы, кто знает, что пошло бы не так. Остаётся добавить: музыка – это не просто развлечение, а настоящий мозговой модератор, способный на сутки пересобрать наш внутренний календарь. Но для стойкости, как у музыкантов, придётся мучиться гаммами хотя бы с десяток лет… Авторы: Julieta Ramos-Loyo, Luis P. Ruiz Gómez, Sergio I. Rivera-Tello (имена пусть останутся – мало ли, где пригодятся).
Почему либералы выбирают татуированных бариста, а консерваторы — всё равно кого: что бренды «говорят» через правила для сотрудников
Если вы всерьёз думаете, что внутренний распорядок в компании — это дело самих сотрудников и начальника, у меня для вас плохие новости. Оказалось, что потребители внимательно следят за тем, насколько крепко начальство держит работников за шкирку, и делают выводы, какие бренды «свои», а какие — не очень. Новое исследование, опубликованное в Journal of the Academy of Marketing Science, выяснило: люди смотрят на бренд через призму своих политических взглядов. Особенно этим грешат те, кто склоняется к либеральным мыслям: они готовы отправить свои деньги только туда, где бариста улыбается не потому, что ему велено, а потому что душа просит. Консерваторы, как показали учёные, реагируют на суровые корпоративные порядки с философским спокойствием – хоть стой насмерть у кофемашины, хоть танцуй канкан, им всё равно. Раньше правила для сотрудников были чем-то вроде семейных тайн — максимум, выносили на летучки и клали под сукно. Теперь же компании с удовольствием выкладывают свои кодексы поведения на сайте, в соцсетях, а иногда даже в новостях. Кто-то гордо размахивает «гибким рабочим графиком» вместо флага, кто-то хвастается идеальной армией работников с одинаковыми улыбками. Только вот теперь такой шоу-рум пересматривают не только будущие сотрудники, но и клиенты. Судите сами: по данным отраслевого опроса 2024 года, 77% покупателей утверждают, что подход компании к сотрудникам оказывает влияние на их кошелёк. Да-да, прежде чем заказать кофе, люди штудируют соцсети заведения на предмет несчастных подчинённых и со слезой на глазах выбирают бариста внезапно счастливого. Авторы исследования решили докопаться до сути: как публика реагирует на железную дисциплину и вседозволенность у работников? А главное — есть ли здесь место политическим пристрастиям? Они провели сразу семь экспериментов (в общей сложности поучаствовали 2800 простых американцев), где участникам показывали то курьёзные уставы несуществующих кофеен, то фоторепортажи про официантов в военную выправку, то сценарии строгих и мягких правил в разных отраслях. В первом опыте 200 человек читали выдуманные правила: одним доставались сухие пункты «не выражать эмоции и говорить строго по сценарию», другим — вариация на тему «разрешаем сиять индивидуальностью». Как водится, либералы мигом отвернулись от фабрик по производству управляемых роботов, а вот консерваторы плечом не повели — дескать, работай как хочешь, лишь бы кофе не пролил. Дальше пошли фототесты: гостей кофеен знакомили с точёными бариста в накрахмаленных униформе и гарнитуре (намёк на строгий контроль) или с расслабленными парнями в рваных джинсах (гибкость правит бал). И снова либералы оценили атмосферу свободы, а консерваторы не разглядели разницы. В другом эксперименте испытуемым нужно было выбрать между отелями с жёсткими и вольными правилами, а учёные ещё и индексировали склонность к принятию иерархии (так называемая Social Dominance Orientation, сокращённо SDO). Оказалось, те, кто терпеть не может вертикаль власти (либералы), шестым чувством вычисляют диктатуру во фразе «бритьё обязательно» и сразу записывают отель в чёрный список. А тех, кто спокойно относится к начальству да и к порядку вообще (консерваторы), не проймёшь ни армейским жаргоном, ни свободолюбивыми лозунгами. Учёные, к слову, удивились: ожидалось, что консерваторы вспомнят про личную свободу и возмутятся тоталитарной дрессуре, но, увы, под этой маской скрывался лишь олимпийский пофигизм. А что если закрутить гайки всем, даже начальству? Тут интересный момент: если строжайшие правила распространяются и на топ-менеджеров — либералы вдруг готовы это стерпеть (у всех своя порция наказания, как говорится). В соседнем эксперименте рассматривали фитнесы: если крупная сеть заставляет тренеров отполировать кроссовки до зеркального блеска — либералы со свистом уходят к соседям; но если такая же диктатура случается в маленьком зале, народ с прогрессивным мышлением проявляет неожиданную лояльность. Консерваторы же, наоборот, любят твёрдую руку особенно у гигантов рынка. Но наступает момент истины. Если участникам объяснить, что вся эта канцелярско-форменная строгость — из-за риска плохого сервиса (например, «в нашем городе отели ненадёжны!»), и слева, и справа вдруг наступает мир. Всем не до идеологий — тут бы заселиться, чтобы полотенца были чистые! На практике это значит следующее: компании, которые хотят понравиться публике с левацкими взглядами, должны с радостью напоминать, сколько свободы у сотрудников. Тем же, кто подумывает о диктатуре, стоит хотя бы не делать разницы между баристой и начальником отдела — так будет меньше ворчания даже среди любителей свободы. Эти эффекты, кстати, замечены и в разных сферах бизнеса, и при разных сценариях, и даже среди любителей кофейни, и среди фанатов спортзалов. Но не спешите радоваться: исследование проводилось на американцах, у которых свои тараканы и пряники. Как на все эти порядки реагируют жители, скажем, Мурманска или Владивостока, науке пока неведомо. Ну и гипотетичность заданий (придуманные кафе, сценарии, тесты) всё-таки оставляет простор для фантазии: в реальности всё ещё интереснее. Планы у авторов амбициозные — проверить, не начинают ли люди переносить свои страсти на общение с роботами. Даже бездушный чат-бот может стать для клиента объектом классовой борьбы! Так что, если вы думали, что устав для персонала никто не прочтёт — спешу разочаровать. Каждый пункт — как Instagram-пост, способный сделать вас кумиром или врагом потребителей. Наши дни — вестерн, где состязаются не только ковбои, но и методички для работников.
Эстроген и дофамин: как гормоны учат наш мозг ждать награды (и разочаровываться)
Свежая порция научных откровений: оказывается, женский гормон эстроген способен не просто сводить людей с ума, но и усиливать работу дофаминовой системы мозга. Именно эта химия нашептывает нам на ухо: «Жди, будет круто!» – или наоборот: «Ой, зря ждал». Всё это выяснили учёные из Нью-Йоркского университета на обычных лабораторных крысах, которые теперь могут по праву считаться мини-гуру нейронаук. Если коротко, гормоны действительно не зря захватили власть над нашим настроением, импульсивными покупками и вечными метаниями между холодильником и диваном. Но вот как именно они заставляют нас вновь и вновь реагировать на раздражители, было не до конца понятно. Теперь этот вопрос потерял часть своей загадочности — благодаря большому исследованию крыс, гормонов и любопытных учёных. Главной мишенью стала система так называемого «обучения с подкреплением»: существа, будь то крыса или Homo sapiens, соображают – а стоит ли вообще ждать какую-то награду или снова облом? Дофамин же выступает голосом этого вечного внутреннего букмекера: угадал – получи всплеск, недополучил – уходи разочарованным. Учёные дрессировали сотни крыс: те тыкали носами в дырки, слушали странные звуки, томились в ожидании воды в разном объёме, а экспериментаторы — манипулировали их ожиданиями. Самая судьбоносная часть цирка разыгрывалась в зависимости от фазы крысиных гормональных качелей. Как любая уважающая себя особь, лабораторная крыса проходит четыре этапа репродуктивного цикла, где эстроген то зашкаливает, то уходит в тень. В пике «проэструса», когда эстрогена хоть варежкой черпай, у крыс усиливалась чуткость к переменам: если вознаграждение становилось лучше, они мгновенно ускорялись — между низко- и высоконаградными блоками появлялась неслабая разница в поведении. Заглянув внутрь, исследователи подсмотрели настоящую магию с помощью хитроумной технологии – fiber photometry. В мозговом центре удовольствия, называемом ядро accumbens, они внедрили белковых шпионов: эти агенты начинали светиться от дофамина, позволяя наблюдать процесс практически в реальном времени. И вот тут выяснилось: когда крыса «в эстрогеновом запое», её дофаминовая система ведёт себя, как новогодняя гирлянда на максимальной мощности: сигнал об ошибке ожидания награды зашкаливал, а отличия между крупными и мелкими «премиями» становились особенно яркими. Но, как ни крути, дофамин — не волшебник, если не подталкивать его искусственно. Учёные вооружились оптогенетикой – это когда можно осветить нейрон светом и он начнёт весело работать. Они стимулировали те участки, которые отвечают за выброс дофамина, и увидели: крысы начинали проявлять ожидаемое ускорение, то есть бежали за новой попыткой быстрее. Прямая связь дофамина и обновления «надежд» подтверждена — не поспоришь. Нашёлся и молекулярный ключ к этому гормональному представлению: в эстрогенных состояниях в ядре accumbens внезапно снижалось количество белков-транспортеров дофамина (DAT) и серотонина (SERT). Обычно эти белки убирают дофамин из пространства между нервными клетками, действуя как пылесосы на субботнике. Но если этих «пылесосов» мало, то дофамин не уходит, а остаётся разгуливать дольше, делая каждый победный сигнал более заметным. Компьютерная модель подтвердила: эффект нарастает лавинообразно. Кульминация интриги — учёные внедрили вирусный троян в область мозга, где живёт производство дофамина, и с его помощью отключили основной рецептор эстрогена. Как и следовало ожидать, крысы наскучили своим собственным ожиданиям и перестали чутко реагировать на изменения между разными поощрительными блоками. То есть без эстрогена мозг перестал делать большую ставку на то, что будущее вот-вот станет светлее. Конечно, прежде чем делать громкие выводы обо всех женщинах, стоит вспомнить: на людях эксперименты ещё не проводили. Но новое знание уже проливает свет — теперь ясно, почему при изменениях гормонального фона у некоторых психоневрологических расстройств (например, при депрессии) наблюдаются скачки симптомов от фазы к фазе. Так что в одном можно быть уверенным: пока одни спорят, «кто здесь главный» — гормоны или мозг, победил старый добрый дофамин, вооружённый эстрогеном. И весь этот сложный балет между молекулами — причина, по которой иногда хочется прыгнуть выше головы, а порой — свернуться калачиком и ни на что не реагировать.
Кто громче всех жалуется, тому меньше верят: почему виктимные сигналы стали индикатором хитрости
В последнее время жалобы на несправедливость и публичное обсуждение своих несчастий стали популярнее, чем сэлфи с котами. Новое исследование психологов на эту тему показало: те, кто громче всех сигнализирует о своей жертве, часто воспринимаются окружающими как мастера манипуляций, а не как невинные овечки. Учёные объясняют: стремление делиться страданиями вполне понятно – ведь иногда хочется получить сочувствие, поддержку, а порой ещё и материальные блага. Кроме того, подобные истории могут привлекать внимание к реальным проблемам общества. Но всё бы хорошо, если бы не людская недоверчивость – а она растёт, потому что не каждый рассказчик жертвы на самом деле нуждается в помощи. Некоторые ловко используют свой образ страдальца ради личных выгод. Особенный интерес исследователей вызвал тренд под названием «добродетельный виктимизм»: когда человек не только рассказывает о своей беде, но и старательно создает впечатление морального превосходства. Такой пострадавший не упускает случая показать, что, мол, его обидели именно потому, что он слишком хороший. То ли дело старые-добрые скандалисты, те хотя бы сразу в лоб – а тут всё утончённо, обидно и с намёком на высокую мораль. Психологи выяснили: любители добродетельного плача часто сочетают в себе черты нарцисса, махинатора и иногда даже чистого психопата – те самые «тёмные» черты личности, которые не сулят ничего хорошего окружающим. Главное: подобные страдальцы редко действуют из чистого сердца, а скорее – из расчёта. Они «сигналят» о своей жертве ровно до тех пор, пока это выгодно. Чем заканчиваются эти виктимные марафоны в рабочих коллективах, показало исследование в филиппинском риэлторском агентстве. Рабочий коллектив заполнил анкеты: сперва – насколько часто сотрудник жалуется на несправедливости жизни, а затем – насколько он склонен к вредительству (начинать ссоры, нарушать правила и прочие «прелести» поведения). Результат предсказуем – те, кто чаще всего выставляет себя мучеником судьбы, оказываются чемпионами по токсичным поступкам. А если у сотрудника в придачу высокие баллы по «тёмным чертам», то плач Ярославны становится чуть ли не ежедневным ритуалом. Нормальный офис уже не выдерживает таких энтузиастов – пошумел, поплакал, потом тихонько повысил себе бонус жалобами, а завтра опять скандалит. Так и проходит трудовая неделя у манипуляторов от рабочего процесса. В других экспериментах психологи поставили людей на место начальников. Сценарий незамысловат: некто по имени Michael расстроен из-за переезда офиса. В варианте «слабый виктимный сигнал» он просто обижается. В версии «сильный сигнал» – обвиняет компанию в дискриминации и угрожает судом. Как вы думаете, кто показался испытуемым большим махинатором с нарциссическими замашками? Тот самый Michael, который не постеснялся закатить скандал и публично потребовать справедливости. Ему и деловую репутацию моментально испортили. Ещё один эксперимент проверял, будут ли людей воспринимать потенциально неэтичными, если они сигналят о своих бедах. На этот раз в роли страдальца оказался парень – владелец ресторана Terrell Jackson, которого придумали специально для опыта. В одном случае он честно рассказывал про свои проблемы с дискриминацией, в другом – скромно утверждал, что трудности есть, но на успех они не повлияли. Итог — те, кто слышал крики о несправедливости, больше подозревали владельца ресторана в нарциссизме и хитрости. Кстати, реакция на виктимные сигналы сильно зависит от политических взглядов. Консерваторы быстрее видят в жалобщиках манипуляторов, а люди с более прогрессивными взглядами способны пожалеть бедолагу. В заключительном исследовании участникам дали выбрать начальника из трёх кандидатов. Один кандидат внезапно решил добавить в описание мотивации к работе: «Как человек, который испытал несправедливость...». Результат: его шансы возглавить команду резко снизились, а в рейтинге он уверенно занял последнее место. Звучит, как инструкция «как НЕ получить работу своей мечты». Авторы исследования честно предупреждают: их работа не учит отвергать жалобы и не призывает считать все рассказы о бедах выдумкой. Цель одна – показать, что, публично стонать о своих страданиях, можно быстро заработать репутацию манипулятора. А вот принесёт ли эта репутация счастье и карьеру – вопрос философский. Жизнь, в общем, несправедлива даже к тем, кто о ней громче всех жалуется. Так что, прежде чем вывешивать на всеобщее обозрение свою душевную простыню, стоит задуматься: а не выметут ли тебя после этого с работы вместе с твоими сигнальными слезами. Практика показывает: иногда гордое молчание — лучший способ сохранить и лицо, и место.