Зачем злу нужны свидетели: тайная сила боли и нежности после удара судьбы
Есть вопросы, на которые трудно найти слова. Есть случаи, способные заморозить душу на секунду — или на всю жизнь. Но когда мир вокруг переворачивается с ног на голову, очень многое зависит от того, кто окажется рядом. И ещё — как мы научимся снова смотреть друг другу в глаза, не пряча боль за молчаливой стеной страха…
Представьте себе аэропорт. Пахнет кофе, механически гудит эскалатор, кто-то торопится уткнувшись в телефон — толчея обычного дня. И вдруг нелепая, чужая, варварски абсурдная вспышка злобы раскалывает этот поток. Где-то на другом конце зала кто-то теряет ребёнка из виду — всего на минуту. Спустя миг хлопает эхо удара, а сердце, кажется, глохнет от невозможности поверить: кто-то только что поднял малыша и подбросил… чтобы уронить. Случайность превращается в ледяной приговор.
Лабиринт боли и попытка понять невозможное
Задумывались ли вы, почему после подобных трагедий нас не отпускает чувство: "А что если бы я был там? Смог бы я помочь?" Почему мы читаем такие истории и долго не можем забыть лица этих незнакомых детей? Возможно, дело не только в сострадании. Это древнее — почти животное — чувство тревоги, пробуждающееся в каждом, кто хоть раз держал за руку малыша, кто знает, как беспомощна юность перед ударом судьбы.
Инцидент в Шереметьево с Язданом, двухлетним мальчиком, пережившим встречу с безумием в человеческом обличье, — пример боли, пронизывающей не только одну семью. Этот случай стал вирусной волной в России не потому, что сенсация продаётся лучше всего, а потому что трагедия чужого становится личной — когда она так наглядно вторгается в напуганный, но всё же неисправимо доверчивый мир детства.
Да, Яздан выжил. Его история чуть не окончилась незнакомым кромешным мраком, но врачам удалось отвоевать мальчика у смерти. Однако настоящий бой — война с невидимым врагом — только начинается. Бой за то, чтобы после чёрных пятен перед глазами снова увидеть солнечный свет, чтобы не бояться возвращаться к себе, к миру людей.
Русло чужой реки: семья в потоке испытаний
В любой подобной истории всегда есть эпицентр страха, боли, вины. Туда тянет родителей, как магнитом — "если бы я…", "почему не я…", "можно ли было…". В семье Яздана, которую судьба гнала сквозь войны и бомбёжки, где рождённые страхами сирен ночи дети учатся смеяться сквозь тревогу, трагедия в Шереметьево стала не первым бегством, но, возможно, самой болезненной остановкой.
Обычно такие семьи не попадают на первые полосы газет. Их путь — тенистый коридор аэропортов и больничных палат. Нам привычнее видеть их как статистику: "беженцы", "мигранты", "семья с детьми". Но если заглянуть глубже — за фасад официальных историй — там скрывается жизнь, в которой каждое "завтра" само по себе победа.
Представьте: мать, беременная, с ещё одним малышом на руках, учится не только выживать, но и не заражать тех, кого любит, своей тоской и страхом. Отец — у которого от вины и бессилия сводит горло, но который всё равно должен быть скалой. В эти дни решается судьба не только ребёнка, но и семьи: кто станет крепче своей боли — кто превратит рану в дом, а не в заброшенный блокпост памяти.
Однако есть что-то упрямо жизнестойкое в людях, научившихся ежедневно проводить детей через все этажи страха. Их будни — как река после камнепада: мутная, замедленная, но неизбежно несущая свои воды дальше, к свету.
Тёмная сторона невидимого: вина, от которой не уйти
Спросите себя честно:
Что тяжелее: боль от происшедшего зла или тот груз, что невидимо ложится на плечи родителей после?
Внезапность трагедии делает её невыносимой, но ещё страшнее — это роман с виной, который начинается уже потом. Многие родители всю свою жизнь будут вспоминать один момент — когда отвели глаза, когда не уследили.
> "Я ведь должен был… Я виноват…" — эти слова режут внутреннюю тишину резче любого крика.
Но вина — хитрый воришка. Она не помогает, а сковывает. Как если бы вы пытались обнять ребёнка – и сквозь ваши руки пробираются острые камни упрёков, тогда как ему нужны только тепло и присутствие, пусть даже слегка дрожащих рук. Вина парализует, мешает идти вперёд. Она отнимает у родителя силы, мешает быть опорой тем, кто ищет у вашего сердца убежище после хаоса.
Может быть, истинное исцеление начинается с того, чтобы разрешить себе обидеться на мир. Чтобы признать: да, я зол, я напуган, я страшно уязвим – и это нормально. Зло не становится менее шокирующим, если мы будем молчать. Зло требует свидетелей не потому, что его нужно смаковать — а потому, что только вслух боль способна стать силой. Для родителя первая победа — суметь сказать не только ребёнку, но и себе: "Моя любовь сильнее вины. Моя любовь — это последнее, во что не ворвётся чужая агрессия."
Психология и психотерапия
